Боги, которые играют в игры - Глеб Кащеев

Уже на второй день ты находишь на острове постройку. Судя по надписям на остатках полуистлевших книг и на крышках брошенных ящиков — строили ее азиаты. С одной стороны, тебе теперь есть где жить, если ты вдруг привыкнешь к этому запаху гнили и плесени и предпочтешь его свежему морскому воздуху. С другой стороны, наличие нетронутой постройки времен второй мировой, когда японцы готовились встретить тут американский десант, означает, что последние лет пятьдесят на остров нога человека не ступала, а значит, согласно неумолимой математической логике, с которой тут уж точно согласится и житейская — еще лет пятьдесят сюда вряд ли кто-то приплывет.

Сами по себе ящики тоже наводят на двоякие мысли. Вроде бы, для будущего Робинзона должно быть отрадно получить несколько металлических палочек для еды и пару котелков. Однако, за неимением плантации риса на этом клочке суши, варить тебе абсолютно нечего. Основная твоя пища тут — фрукты да что-то похожее на картошку с длинными и сладкими клубнями, которые при попытке сварить их, превращаются в неаппетитную, но питательную кашицу.

Возможно кто-то, из прежней твоей жизни, когда ты еще чувствовал себя членом толпы и тщательно выискивал в себе черты индивидуальности, подобно всем остальным жителям мегаполиса — кто-то из твоих бывших знакомых вполне мог бы счесть тебя везунчиком. Первую неделю ты тоже так считаешь. Белый песок, море, экологический чистые продукты и абсолютная уверенность в том, что через пару дней тебя уж точно отсюда спасут. Однако, проходит неделя, потом вторая, а на горизонте не появляется ни одного пятнышка хотя бы отдаленно напоминающего корабль, а в воздухе вместо стрекота вертолета раздается только стрекот назойливых тропических насекомых.

Вот тут ты начинаешь понимать, что, возможно, спасение своей никчемной жизни — это не такое уж и везение. Может быть, что те, кто не успел осознать масштаб своей потери… есть шанс, что везунчики то как раз они. А для тебя, в конце концов, приготовлена та же участь сдохнуть, но только после многократно растянутой агонии. Кстати, не исключено, что очень сильно растянутой.

Везет ли узнику инквизиторов в том, что он не умер во время очередной пытки, и палач получает возможность опробовать очередной забавный инструмент на его шкуре?

Одиночество многое расставляет на свои места и также очень и очень многое проясняет. Ты понимаешь, что твои насмешки над участниками какого-нибудь шоу типа «Последний герой» с чувством собственного превосходства: «уж я-то точно был бы умнее», — имеют столь же мало общего с реальностью, сколько и твое мнение о том, что уж какие-то простые вещи ты точно сможешь смастерить своими руками.

В твоем распоряжении есть не только нож — даже молоток и гвозди, которые при эвакуации с этой военной базы бросили нерасторопные японцы, но ты расходуешь примерно половину гвоздей, прежде чем понимаешь, что лодку тебе не сделать ни при каком везении. Та ужасная конструкция, которая организовалась на берегу в результате твоих действий, больше всего напоминает изощренное орудие самоубийства, чем что-то плавучее, что сможет уплять хотя бы на сотню метров от берега. Даже использование распоротого о рифы самолетного плота для герметизации дна по сути только продлит агонию утопающего в этом корыте не более чем минут на десять.

Фортуна предоставила тебе еще одно орудие пыток — что-то вроде перьевой ручки и запас сильно пачкающихся палочек, которые при растворении в воде оказываются превосходными чернилами. Более того, у тебя есть даже бумага — некоторая часть сохранившихся книг совершенно пустые. Зачем это было нужно косоглазым солдатам понять уже невозможно, но тебе это и не нужно. Ты хватаешься за возможность писать, как утопающий за соломинку. Сейчас, наконец, ты восполнишь потерю всех книг, которые ты не прочитал — ты напишешь их сам, как ты наивно полагаешь. Однако, уже первые же исписанные десять страниц показывают разницу между тобой и писателем. Все, на что в итоге тебя хватает — так это на ведение дневника, описывающего твою жизнь на этом острове. Единственная его ценность — спустя пару месяцев возможность поржать над своими мыслями и надеждами, зафиксированными на бумаге.

Надо признать, что главный сценарист твоей жизни упорно не хочет тебя убивать. Ты полагаешь, что твое существование для него что-то вроде реалити-шоу, за которым прикольно подглядывать время от времени, и поэтому ты еще не скоро закончишь свое существование здесь. Обо всем этом ты думаешь, глядя на то, как цунами превращает в щепки твое недоделанное не плавучее убожество. Тебе не повезло — во-первых, в центре твоего острова торчит гора, во-вторых, твое жилище расположено почти на самой ее вершине, и в-третьих, во время цунами ты сидел в своей хибаре. Именно поэтому, ты снова остался жив. Даже более того — все более-менее пригодные в пищу плоды и растения, которые ты нашел на острове находятся намного выше того уровня, куда дошла волна.

Плюс — у тебя на ужин неожиданно знатная уха из выброшенной на берег рыбы и прочей живности. Тебе, наконец, пригодился котелок. Минус — пока ты ее ешь, сидя в доме, приходит второе цунами, и ты понимаешь, что, видимо, они тут явно не редкость, и, кроме того, теперь у всех, кто пытался тебя найти уж точно совсем другие проблемы, и на этом острове ты абсолютно точно застрял до конца своих дней.

Когда, наконец, в небе раздается смутно знакомый звук, ты сначала не веришь ушам, стараясь отмахнуться от него как от назойливой мухи. Потом соображаешь, что примерно так же звучал двигатель твоего самолета, когда ты прыгал на нем как лягушка по волнам. Ты выбегаешь на склон горы и широко улыбаешься. Ты не ошибся — гениальная фортуна дала бы фору всем голливудским режиссерам по умению сочетать трагичное и комедийное. Да, к твоему острову действительно летит самолет. Это плюс. Но самолет военный, за ним тянется жирный хвост дыма, и он начинает разваливаться на куски прямо у тебя на глазах. Это минус. К тому же падает он явно мимо острова. Спустя некоторое время ты замечаешь, что от массы обломков, чудным фейерверком рассыпающихся по голубому небу, отделяется жирная точка со странной баллистической траекторией, над которой начинает распускаться белый купол парашюта.

Ты усаживаешься на крыльцо дома и начинаешь смотреть: чем же закончится это шоу. Фортуна уже давно нашла в твоем лице весьма благодарного зрителя, способного сполна оценить ее шутки и режиссерские находки.

Купол верно сносит к пляжу, и ты, не торопясь, начинаешь спускаться с горы. Как ни странно, в тебе нет ни капли волнения — что бы не принес с собой этот парашютист, оно вряд ли будет способствовать улучшению твоей жизни. Как говорил известный китайский философ, чье имя похоронено в твоей памяти вместе с другим ворохом ненужной теперь информации — если впереди не уготовано тебе счастье, есть ли смысл торопиться.

На берегу ты находишь радостного пилота. Он явно доволен тем, что жив. Его идиотская улыбка напоминает тебе твою собственную, когда ты только ступил на этот берег.

Хеллоу — говорит он, не снимая этой идиотской улыбки с губ. Ты медленно начинаешь вспоминать английские слова, начиная уже сожалеть о том, что побрился сегодня утром, и ради этого радостного идиота даже отдел тщательно хранимые брюки. Теперь у него небось есть ложная надежда, что на острове есть цивилизация. Небось, если к нему вышел бы голый бородатый Робинзон, он глядел бы на окружающий пейзаж совсем с другим выражением лица.